Большинство домов не насчитывали больше одного этажа, кучкуясь и тесня друг друга. Все как один из дерева, похожие на ладьи: коньки крыши напоминали корабельный штевень, а дуговые столбы, укрепляющие стены, образовывали своеобразный борт. Определить, кому какой дом принадлежит, можно было по цвету дверей и украшениям, прибитым над ними: у хирдманов и хускарлов – чёрно-красные щиты; у кузнецов – медные таблички с молотом и наковальней; у лекарей – пучки душистых трав, а у вёльв – связки из речных камней и птичьих перьев. Жилища фермеров отличали хлевы, пристроенные к жилому дому, а торговцев – те самые пёстрые ларьки, которые они разбивали прямо у входа в свою хижину. Лишь для торговли форелью, треской и китовой костью, добываемой прославленными дейрдреанскими китобоями из Изумрудного моря, была отведена специальная площадь на причале Тихой реки. Мы спешно миновали её вместе с Солом, зажимая носы от рыбьей вони.

То, как уверенно Солярис ориентировался на людных улицах, лавируя между горожанами и домами, наталкивало меня на мысль, что он ненавидел Столицу лишь на словах. Мне приходилось часто-часто перебирать ногами, чтобы не отставать от него, пока впереди, на углу главного торгового тракта, не показалась таверна. Переполненная людьми, она буквально ходила ходуном: внутри пили, танцевали и наверняка дрались. Привязанных к коновязи лошадей было не сосчитать, а прямо над крышей таверны раскачивались голые ветви священного тиса – мы дошли до самого центра Столицы. По традиции именно рядом с древом строились и неметоны – храмы четырёх богов. Оглядевшись, я действительно заметила один из них прямо напротив. В отличие от прочих городских зданий, неметон был построен не из дерева, а из камня, с круглой крышей, похожей на пуговицу, и без единого окна. Сейчас, зимой, его опутывали сухие кустарники и мёртвые виноградные лозы, но летом неметон должна была обнимать цветущая роща – именно в таких местах боги заповедовали возводить им дома.

Как бы мне хотелось прийти в Столицу летом, чтобы увидеть это лично…

– Здесь, – объявил Солярис, остановившись перед таверной, из которой на карачках выползало несколько пьяных в стельку мужчин. В воздухе висел тяжёлый запах сточных вод и рвоты, по сравнению с которым даже вонь моей одежды казалась сносной. Взъерошив пальцами волосы, будто пытаясь проверить на ощупь, до сих пор ли они чёрные, Сол бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнула, давая понять, что сажа ещё держится – можно не волноваться. – Думаю, тебе будет безопаснее подождать снаружи, я только загляну и сразу выйду. Я ведь могу оставить тебя одну ненадолго, правда?

– Мне льстит, что ты считаешь меня объектом всеобщего вожделения, но, думаю, пару минут я продержусь. По-моему, всем здесь интереснее дешёвое пойло, нежели принцессы.

– Очень на это надеюсь. Прислонись спиной вон к той стене и смотри в оба. Если что, кричи – услышу.

Я кивнула ещё раз, запоминая инструкции, и, подперев одну из стен таверны, как было велено, проводила Соляриса взглядом до дверных створок. Под крышей раскачивалась резная вывеска с изображением пивной кружки, из которой выпрыгивал лосось, расплёскивая пену.

– Как только стану королевой, велю роду Дану взять такой герб, – шутливо пробормотала я и отдёрнула капюшон, сползающий на глаза. Вокруг абсолютно ничего не происходило, пока я, косясь на гудящую таверну, слонялась вдоль стены туда-сюда, пиная лежащие на дороге камни.

Небо, красно-сливовое, стремительно темнело, и на другой стороне города уже маячили факелы – торговцы бродили с ними по улицам, распродавая остатки товара. Со спины Соляриса, парящего в небе, Столица казалась крошечной, как муравейник, но на деле простиралась дальше, чем большинство других городов континента. Да и людей здесь после заката выходило на улицы чуть ли не столько же, сколько днём. Распевающие песни крестьяне, катающиеся на льду дети, гружёные телеги, сторожевые всадники… Жизнь кипела, и пускай из-за этого белый снег превращался в коричневую кашу, а запах диких лесов – в кислый смрад, Столица всё равно была прекрасна.

Но где же Сол и его «я только загляну и сразу выйду»?

– Ой, ах, как же меня угораздило!

Двери таверны открылись нараспашку, выпуская пожилую женщину в лисьих мехах с проплешинами, выеденными молью. Покачивающейся походкой она кое-как спустилась со ступенек, но упала, не сделав и десяти шагов. Из-под её накидки что-то посыпалось, звеня; кажется, медные монеты. Снова ахнув, женщина тут же принялась рыскать по снегу руками, собирая их обратно. Наполовину седые волосы-сосульки упали ей на лицо, морщинистое и разукрашенное чёрными узорами, а сама она зашлась надрывным кашлем, из-за чего все монеты тут же вывалились и раскатились обратно.

– Дикий, мои колени…

Я оглянулась вокруг, но поблизости больше никого не было. Испытывая странное смущение и чувство вины от своего бездействия, я всё-таки оттолкнулась от стены и опустилась на корточки рядом с женщиной.

– Давайте я помогу.

– Спасибо, милое дитя! – Женщина улыбнулась мне почти беззубой улыбкой, и меня задушило облаком перегара. Руки у неё оказались испачканы в чём-то зелёном, но я всё равно заставила себя вежливо вложить в них все собранные монеты, не выказывая брезгливости. – Ты такая хорошенькая, добрая! Такая прелестная! Давай я погадаю тебе взамен? Я умею гадать на рунах…

– Благодарю вас, но не стоит.

– Чего куксишься? – снова ощерилась женщина. – Рун не надо бояться! Надо бояться людей. Вот зачем ты ослушалась своего белобрысого зверька и отошла от стены, дура?

Монеты снова посыпались на снег, но уже не из пальцев женщины, а из моих. Я вскочила, пытаясь отбиться от кого-то, кто, подкравшись сзади, накинул мне на голову мешок, но даже не успела закричать. В нос ударил запах сорной травы и кипреи – вот в чём были перепачканы руки той женщины. Сонный порошок.

Уже второй раз за день я утонула в кромешной тьме.

5

Кочевник, неметон и королевский зверь

Когда я была маленькой, весталка часто рассказывала мне о богах. О тех чудесах, которые они ниспослали людям, и о том наказании, которое понесли за это, навеки изгнанные из родного мира сидов.

Когда ночь была длиннее дня, смерть – длиннее жизни, а гиблая земля давала гиблые плоды, лишь четверо из вечных смиловались над человечеством. Совиный Принц обуздал тьму и стужу, отмерив и тому и другому срок, равный сроку света и тепла. Кроличья Невеста исцелила почву, взрастила сладкие фрукты, которые сделали людей крепче и счастливее. Медвежий Страж прогнал хворь и сразил Дикого – воплощение людских бед и несчастий. Волчья Госпожа обучила людей искусству богов, сейду, чтобы впредь они не уповали на чужую милость и не зависели ни от кого, кроме самих себя.

Все четверо поверили в людской род настолько, что утратили веру в собственный. Нарушение заповеди о невмешательстве божественного в небожественное обернулось замком на дверях в блаженную обитель – так Совиный Принц, Кроличья Невеста, Медвежий Страж и Волчья Госпожа стали считаться недостойными сидов… и великими для людей. Чтобы навечно сохранить память об их жертве, люди облачили её в каменную плоть, отстроив тысячу неметонов по всему свету. Пускай те не могли заменить богам дом, но зато могли дать им временное пристанище – по крайней мере, людям очень хотелось в это верить. Потому в каждом неметоне и жглись благовония из физалиса и амброзии, которыми, по преданиям, пахло на пирах в чертогах сидов.

Ими же пахло здесь – в месте, где я оказалась, похищенная у таверны спустя всего несколько минут после того, как осталась одна.

– Ну и на кой хрен ты припёр её сюда?

– Так это… Кочевник же велел…

– Ты что, слепой? Это же обычная деревенская погань! У любой знати целая свита поваров на побегушках, а ты на эту глянь – худосочная, как рыбья кость! Одета не пойми во что… Ещё и смердит! Корабельные шлюхи и то приятнее пахнут.

Всё, что я видела перед собой, – это ткань холщового мешка, сквозь который едва пробивались скудный свет и несколько бегающих теней. Судя по голосам и звукам шагов, тяжёлым и переваливающимся, вокруг меня собралось четверо-пятеро мужчин. Один из них шепелявил и смешно посвистывал на согласных, явно лишённый половины зубов, а второй говорил с ярко выраженным акцентом, который был присущ некоторым деревням на западе туата Медб. У третьего речь была обрывистой и эмоциональной, из-за чего он то и дело проглатывал гласные – так чаще всего говорили в Талиесине. Четвёртый, который лишь сыпал проклятиями где-то на фоне, однозначно был из Найси – только они каждый раз плевались, произнося имя Дикого. Слишком разношёрстная компания для разбойников – откуда же им всем быть знакомыми друг с другом? Либо кто-то собирал их со всех уголков континента намеренно, либо это вовсе не…